Когда я жил в Железнодорожном, зачастую я возвращался домой на последней электричке, уже за полночь. В один из таких вечеров, или, скорее, в одну из ночей, я ехал в пустом вагоне с мирно дремлющей девушкой. Мне, однако, спать не хотелось, и душа требовала общения. Посему я растормошил девушку, и принудил её общаться со мной.
Общение, однако, не складывалось, и все попытки хоть как-то расположить к себе Олесю — так её звали — закончились полным фиаско. Что, впрочем, неудивительно, полагаю, даже если к Олесе, работавшей тогда официанткой и отпахавшей смену в кафе на Китай-городе, подсел бы Джордж Клуни, он вызвал бы у неё немногим больший интерес.
Как совсем не похожему на Клуни русскому простолюдину, мне ничего не оставалось, кроме как оставить клочок бумажки со своим телефоном и попросить позвонить мне как-нибудь на досуге. Безо всякой надежды, что это случится. В Никольском Олеся вышла, оставив меня скучать три остановки до конечной.
Прошло несколько месяцев. Мне, конечно же, никто не позвонил. Но с тех пор я почему то каждый раз, когда ехал на последней электричке, садился в тот же по счёту вагон. И удача улыбнулась мне. Впрочем, это были вовсе не происки Фортуны, просто смена у Олеси заканчивалась в полночь, посему она и успевала лишь на последнюю электричку.
— Олесь, привет! Неожиданно, да?
— Ну да, наверное…
Олеся по прежнему не была настроена на разговор. Я и не питал никаких надежд, просто забавно было встретиться снова, и не желая показаться назойливым, я собирался, не присаживаясь, переброситься ещё парой фраз и вернуться обратно на своё место.
— Я и не сомневался, что ты не позвонишь.
— Да нет, Серёж, просто не было времени, правда.
— Ага, я тебе верю. Зачем ты оправдываешься? Нет, так нет, я тебя не осуждаю.
— Я правда хотела позвонить!
— Ага, и каждый вечер перед сном целовала бумажку с номером моего телефона — сказал я, и ухмыльнулся.
Олеся полезла в сумочку, достала кошелёк, открыла его, и тут улыбка застыла на моём лице.
— Вот он, твой телефон. Бумажку, правда, не целовала, но не выкинула, как ты думаешь.
Я был потрясён до глубины души. Такого поворота событий я не ожидал и непроизвольно опустился на лавочку напротив Олеси. К слову сказать, этот момент прибавил баллов в моём рейтинге женщин не из Москвы, ведь Олеся была из Осетии. Оставшуюся часть времени в ожидании отправления поезда с вокзала и дорогу до Никольского мы провели чудно беседуя.
Со свойственной мне манерой общения и умением влезать в одно место без мыла, я довольно таки быстро расположил её к себе, и, несмотря на строгое кавказское воспитание, она охотно поделилась со мной своими душевными переживаниями и воспоминаниями о прошлом. Лёд был растоплен, и на этот раз Олеся оставила мне свой номер телефона.
Спустя некоторое время мы договорились о встрече и решили отужинать в какой-то кафешке в Новогиреево. Задушевные разговоры продолжились, тем паче, что моё отношение к Олесе было несколько иного свойства, нежели к кому бы то ни было еще.
Сказать, что я относился к ней как сестре или другу было нельзя, всё-таки она оставалась для меня женщиной, и женщиной красивой и эффектной. Но желания переступить черту, за которой начинаются уже совсем другие отношения, не было, в этой недосказанности было гораздо больше чувственности.
Находясь в состоянии лёгкого опьянения, от выпитого и от чувства какой-то близости друг к другу, мы собрались покинуть место встречи. Я заказал счёт, его принесли, и только я собрался вложить в папочку со счётом наличность, Олеся выхватила папочку у меня из рук, заглянула в неё, и, несмотря на мои протесты, ни секунды не сомневаясь, вложила в папочку несколько купюр, подозвала официантку, и вручила ей папочку.
Я как-то не привык к тому, что за меня платят женщины, посчитать, кто сколько наел-напил и скинуться — ещё куда ни шло, но тут я растерялся.
— Олесь, ну если ты не хочешь, чтобы я за тебя заплатил, то я не против. Но давай я хотя бы отдам тебе за себя!
Олеся расхохоталась.
— Серёга, ты старомоден! Мне просто приятно заплатить за тебя, ты мне очень нравишься! Да, кстати, у меня подарок для тебя…
С этими словами она достала из сумочки открытку и вручила её мне. В открытке было очень теплое поздравление с Новым Годом, и я окончательно растерялся. Надо сказать, что я не робкого десятка, нет, ну в темной подворотне от тёмных фигур драпану, а в общении меня ничем не напугаешь; но я в первый раз встретил девушку, причём гораздо младше меня, у нас была разница лет в 12, наверное, такую смелую и свободную, свободную от предрассудков, чужого мнения и косности.
Мы вышли из кафе, и пошли пешком на электричку, поскрипывая так удачно выпавшим снегом, залитым лунным светом. Проехав остановку до Реутова — в этот день я решил остаться у родителей — мы вышли вместе, пропустили ещё несколько элетричек, сидя на платформе на промёрзшей лавочке, пока, наконец, не замёрзли окончательно.
Когда подошёл поезд, на котором Олеся уехала, мы посмотрели друг на друга, и без слов заключили друг друга в объятия. Страстный поцелуй, два шага — и двери захлопнулись.
Больше мы не виделись. Созванивались, трепались, а потом Олеся, видимо, поменяла номер телефона. А открытка так и хранится среди памятных моему сердцу мелочей. И когда меня огорчают, и говорят, что я говнюк — я достаю открытку и перечитываю её. А вот и не говнюк!
