Эмиграция в Швецию

В лихие девяностые, когда милиция была официальным государственным вооруженными бандформированием,  мне было очень страшно жить в родной стране. В 1993-м, через несколько месяцев после путча, в дни которого, состоя как раз таки на службе во внутренних органах и охраняя здание МВД на Житной, я узнал на своей шкуре, что такое пушечное мясо и уволился на хрен из неподкупной и справедливой, и начал подумывать, как хорошо было бы свалить из такой неоднозначной Отчизны.

Потом была торговля в Лужниках; тогда, бывало, за день я наторговывал на сумму, равную моей бывшей месячной милицейской зарплате, то есть это была не выручка, а мой чистый навар. В Лужниках я познакомился с десятками интересных людей, начиная с кандидатов наук, оставшимися не у дел и зарабатывавшими на жизнь челночеством (извиняюсь за очередной неологизм) и заканчивая обычными ребятами из соседнего двора, у некоторых из которых сейчас собственные заводы и бизнес.  В их числе были веселые девчонки из Гурзуфа, в частности Валя, обладательница шикарного бюста, размера, наверное, пятого, с которой было выпито немало водки, и с которой однажды мы даже спали у меня дома под одним одеялом, просто спали, да-да!  Как говорится, друзей не е**т.

У Вали была какая то родственница, которая свалила в Швецию и пристроилась в еврейскую общину. Валя пошла по ее стопам, подделала свидетельство о рождении, изменив в нем пресловутую пятую графу, и осела там же, по крайней мере на тот момент, когда я получил от нее последнее письмо. Не знаю, удалось ли ей там закрепиться и остаться, но пока она не уехала, я заинтересовался этой возможностью, и она провела со мной инструктаж, как это сделать. Тогда была в полном разгаре первая чеченская кампания, и вся Европа, верещавшая о нарушении прав человека в Чечне, была весьма благосклонна к беженцам из Чечни. Валя дала мне адрес реального дома в Грозном, который уже был разбомблен до фундамента, и фамилию человека, когда то проживавшего в этом доме. От меня требовалось только попасть в Стокгольм, на улицу Кунгсгатан, 35, в какую то организацию, ведавшую эмиграцией, назваться именем человека, жившего в этом доме, номер дома и улицу, и попросить политическое убежище. Схема, якобы, была не раз проверена, главное было не стать новым сыном лейтенанта Шмидта.

В декабре 1995, накопив 700 рублей, за которые одна из московских туристических контор отправляла желающих в однодневную экскурсию в Стокгольм, я поехал в офис этой конторы на площади Разгуляй. Официальный адрес звучал, как Старая Басманная улица, дом не помню, тогда это была школа прямо на развилке с Новой Басманной. Сейчас я частенько бываю в ТрансКредитБанке напротив этой школы, совсем недавно в ней наваяли нехилый ремонт, не удивлюсь, если в этом здании будет офис какой нибудь корпорации, весьма пафосное место. А тогда тот факт, что это была школа, меня крайне смутил; тогда «кидали» на каждом шагу, и конторы, исчезавшие с деньгами клиентов, как правило и находились в подобных местах. Поднявшись на пятый этаж школы и обнаружив, что офис конторы — это единственная комната с секретарем и каким то вальяжным мужиком, я окончательно расстроился. Но деньги уже жгли карман, цена была привлекательной, и я решил — пан или пропал. Отдал деньги, и с трепетом стал ждать день, на который была назначена встреча на вокзале, не помню каком, с которого отправлялись поезда в Таллинн.

В оговоренный день и час я встретил на вокзале того самого вальяжного мужика. Звали мужика невероятно красиво — Велло Нинойя, он был эстонец, бывший дипломат или нечто в этом роде, перестроившийся под новые реалии и, основываясь на своих дипломатических связях, открывший свое туристическое агентство, специализирующееся на поездках в бывшие прибалтийские республики и Скандинавию. Тогда он совсем недавно стал молодым папой, и тоже поехал в Стокгольм, дабы воспользоваться стопроцентными рождественскими скидками и закупиться высококачественными шведскими товарами. У него были куплены еще два билета для клиентов — жены «нового русского» и его дочери, но дочь приболела, и туда-обратно мы ехали в купе поезда Москва-Таллинн-Москва втроем. Я еще не знал, что вернусь обратно, а вот Велло быстро раскусил меня, но поскольку замысел я свой не озвучивал и не кололся, ненавязчиво пичкал меня жуткими историями о злобных шведских полицейских, истязающих эмигрантов, поскольку его совсем не устраивал мой план.

Кстати, о Велло. Он покорил меня не только своим невероятным именем. Он был так же хорош, как Ивар Калныньш, а может, даже и еще более хорош. В мужской красоте я не разбираюсь, но он был высок, хорошо сложен, как я уже сказал, элегантно вальяжен и обладал тем же «чаруюшчим» прибалтийским акцентом.

Итак, утром мы прибыли в Таллинн, до отправления парома до Стокгольма был целый день в запасе, и я вполне насладился Старым городом. Вечером я впервые в жизни познакомился с такой вещью, как дьюти фри, здесь Велло купил шесть банок крепкого пива, типа нашей Балтики-девятки, выдал по две банки мне и Лене, так звали нашу попутчицу, и попросил сказать на таможне, что это наше пиво. Именно по две банки крепкого пива позволяли ввезти в страну шведские законы.

Вечером мы сели на паром, который заменил затонувшую за полгода до этого «Эстонию», это была шумная история, обсуждавшаяся тогда не менее шумно, чем Чернобыль в свое время. Уже в Стокгольме Велло сказал, что наш паром, отправившийся из таллиннского порта в тот же час, что обычно выходила в море «Эстония», начало сильно качать именно в том же месте и в тот же час, в 00.30, когда затонул его предшественник. Слава Богу, таких подробностей я не знал и уже мирно спал в своей каюте.

Еще на пароме запомнился шведский стол, такой диковинный тогда для меня, и огромный лосось, мясо с которого надо было соскребать ложкой. Для Велло он, вероятно, и не был диковинным, однако вел он себя в столовой, как любой советский гражданин, впервые познакомившийся с этой прелестью загнивающего Запада. Особенно запомнилась его фраза по истечении второго часа, проведенного нами на ужине:

 — Ну, пойдемте на последний заход. Наверное, в нас уже больше ничего не влезет…

Отличилась и Лена. Ей было от 25 до 30, она была очень хороша собой, наивна и простодушна, как ребенок, и немного запущена в плане фигуры; до родов фигура у нее, по всей видимости, была сногшибательная. Итак, ужин, шведский стол, и многократные подходы к столам, ломившимся жратвой. В один из заходов мы набрали себе фруктов, и когда, наконец, приняли волевое решение разойтись по каютам, Лена, которой муж дал на карманные расходы десять тысяч долларов (и которые в итоге она так и не смогла полностью потратить), начала пихать в свою миниатюрную дамскую сумочку киви и прочие диковинные для нас фрукты. Мы с Велло крайне смутились, и начали увещевать Лену, дескать, неудобняк, фирмачи на нас смотрят, как на дикарей, да и завтра утром будет тот же шведский стол с теми же киви, на что Лена заявила нам, что ей жалко оставлять это великолепие на столе и набила свою крохотную сумочку до размеров небольшого чемодана. Сумочка, видимо, была советского производства и благосклонно приняла в свое чрево «все это великолепие».

По прибытию в Стокгольм мы встретились со шведским товарищем Велло. По забавному стечению обстоятельств, товарищ этот был женат на бывшей русской проститутке по имени Марина, живое воплощение сюжета «Интердевочки», уже нашумевшей тогда в Союзе. Товарищ, Марина и их малыш, покоившийся в коляске, встретили нас неподалеку от порта. Товарищ в свое время имел свой бизнес, но разорился по причине невероятно высоких налогов, и к моменту, о котором идет повествование, спился, и первыми его словами после рукопожатия, был вопрос о том, привез ли Велло «то, что обещал». Велло попросил нас извлечь из багажа баночки с пивом, которые товарищ незамедлительно поклал в пакетик и ретировался, оставив нас в полном недоумении общаться с Мариной.

Отдав долг вежливости, мы разошлись, и я тут же нашел Кунгстагатан, благо, она недалеко от порта, но что то остановило меня от сдачи шведским властям. И я пошел гулять по городу.

Стокгольм поразил меня двумя моментами. Первый — это нереальная чистота, никаких окурков у бордюров. Второй — это водители, останавливающие авто на любой из улиц, стоило мне лишь подойти к краю тротуара. 

Впрочем нет, тремя моментами. Когда я ехал на автобусе в порт, за несколько кварталов от нас был слышен пронзительнейший звук сирены скорой помощи, и уже через несколько минут она поравнялась с нашим  автобусом, и, беспрепятственно преодолев пробку, в которой мы стояли, стремительно умчалась дальше.

Но это было вечером. А днем, спустя пару часов после высадки с парома, на одной из улиц я совершенно случайно пересекся с марширующими оркестром и воинским подразделением, разряженными в традициях века эдак ХV|||-го, и, зачарованный, следовал за ними до королевского дворца в Стокгольме. Оказалось, я стал свидетелем смены королевского караула. Пока караул менялся, оркестр продолжал маршировать во дворе королевского дворца, маршировать и играть. Это было невероятной красоты представление, целое шоу. Вкусив прелестей шведских королевских традиций, я отправился дальше в путешествие по улицам Стокгольма. Побродил по магазинам, и уже тогда меня начал точить червь сомнения. Одним из самых весомых аргументов, перевесивших чашу весов в пользу моей Расеи, стало то, что я не встретил на улицах Стокгольма ни одной мало мальски симпатичной девахи. Приезжих было сразу видно, а аборигенки все, как на подбор, были бледные, какие то рыбы, а не бабы, и одеты все они были в какие то жуткие мешки, ни тебе аппетитных попок, как в Москве, ни уж, что просто ужасно, симпатичных мордах. И подумалось мне: так ведь и помру здесь со стертой до кровавых мозолей правой рукой, ведь и в постель затащить некого! Как можно разменять пусть и неблагополучную бандитскую Москву, но с нашими самыми красивыми тетками, на Швецию с размеренной жизнью и с ее ужасным прекрасным полом?

Окончательно убедившись в нежелании остаться здесь, я спустил сто доларов, приныканные на первое голодное эмигрантское время, на куртку типа «пилот», и отправился в порт, где меня встретил вздохнувший с облегчением Велло, ведь каждый его турист, оставшийся в той же Швеции, был прямой угрозой его бизнесу. Так закончился мой первый вояж за границу. И слава Богу, что я там не остался. Спасибо вам за это, наши русские красавицы!