Год назад я обзавелся статусом «уголовник». Этому событию предшествовал мировой суд и куча всякой богомерзкой возни, с этими событиями связанной. По вполне понятным причинам эти прекрасные моменты моей жизни я вполне успешно скрывал от своей матери, благо человек, который вечно впутывает меня, моих родителей и даже друзей во все эти «скандалы, интриги, расследования», был далеко от столицы, и не имел возможности потрепать нервы старушке, перенесшей семь операций под общим наркозом.
Однако мир не без добрых людей! Была у меня в ту пору хорошая знакомая, замечательная девочка, но что то как то не заладилось у меня с ней общение, а девочка была знакома с моей матерью, и по каким то причинам продолжала с ней общение. И как раз года назад выложила матери все до единой подробности моей уголовной жизни. С какой целью — мне кажется, она и сама не очень поняла.
И тут начинается самое интересное. Прекрасный морозный декабрьский вечер, высунув язык на плечо, я ношусь по Москве, работаю, и тут пишет мне девочка:
— Серёж, позвони маме, она что то волнуется сильно за тебя.
— А чего она волнуется? У меня всё неизменно лучше всех!
— Ну, я ей рассказала про твои суды, она заволновалась.
То есть девочка поняла, что сморозила глупость и решила превентивно прикрыть задницу, а дальше станет ясно, что это была не просто глупость, а невообразимый лютый ебздец. Но уже в этот момент я пришёл в бешенство восьмидесятого уровня, ибо приложил массу усилий, чтобы мать ничего не знала, и тут — нате вам, здравствуйте. Мне кажется, если бы девочка в тот момент попала мне под руку, я ни секунду не сомневаясь влепил бы ей такого леща, чтобы от сердца отлегло.
Однако в тот момент такой прекрасной возможности у меня не было, равно как позвонить и высказаться, ибо был вне зоны доступа операторов сотовой связи, посему пришлось ограничиться эпистолярной оценкой поступка девочки и её умственных возможностей. Нехорошо сделал, конечно, но могло быть и хуже. От сердца таки немного отлегло, и как только я выкарабкался из метро на свет божий, мне позвонил сын.
— Пап, у тебя всё хорошо?, — по голосу было слышно, что Савва встревожен.
— Как всегда, лучше, всех!
— А где ты сейчас?
Это уже становилось интересным.
— Ну, где я обычно бываю в это время? Работаю, если конкретно, то в данный момент на Красных Воротах.
— А, ну тогда ладно, — теперь по голосу было слышно, что сынуля успокоился.
— Сав, да в чём дело то? Почему ты всё это спрашиваешь?
— Да бабушка сейчас звонила, сказала, что ты у себя дома уже неделю лежишь, ходить не можешь, не ешь, похудел сильно.
Несколько секунд ступора и недоумения, и я просто взрываюсь. Мне становится ясно, что бедная впечатлительная восьмидесятилетняя старушка, услышав от вышеупомянутой девочки неизвестные ей подробности моего последнего года жизни, навыдумывала себе бог знает чего, да ещё и такого яркого и красочного! У сынули ножки отказали, не ходит, превратился в живой скелет!
Я стою посреди сквера площади Красных Ворот и хохочу просто до слёз, рефреном повторяя:
— Ножки отказали! Ходить не может!, — я продолжаю хохотать, и прохожие, глядя на меня, начинают улыбаться. Савва пытается что то мне сказать, но пробиться сквозь стену моего хохота не получается, и Савва в конце концов и сам уже начинает хохотать вместе со мной.
Потом, конечно же, было уже не так весело, бедная мама до сих пор причитает и капает на мозг, но в тот момент было очень весело. Ох уж эти женщины, весело с ними, а в этой трагикомедии приняли участие аж целых три. Веселее было втройне :)
