По горячим следам, пока мы еще хохочем над случившимся.
Уже почти две недели гощу в Екатеринбурге у друга, через несколько дней отправлюсь в обратный путь. Семейство друга отсутствует до начала школьного сезона, до сентября.
Квартира недавно куплена, весь ремонт сделан своими руками. Есть еще недоработки, и в планах также некоторые приобретения.
— Вот здесь хочу поставить посудомоечную машину, — показывает друг на вполне подходящее для этой цели место.
— Алена, помнишь, мы с тобой покупали в Ашане *не помню что*? Какой это был Ашан?
— Ашан как Ашан…
Если произнести быстро, то звучит «Ашан Какашан». Начинаю судорожно припоминать московские Ашаны, Красногорск, Лефортово, Гагаринский, на Рублевке… Какашана в моем списке нет.
Выхожу из метро, на «пятачке» перед вестибюлем, видимо, сильно нервничая, мечется молодая мамочка, и кричит на дочку:
— Дай мне руку! Дай мне руку, я тебе сказала!
Я в этот момент оказываюсь на расстоянии вытянутой руки от мамочки, и, улыбаясь, говорю ей:
Надо сказать, что в детстве, благодаря маменькиному воспитанию, я был редкостным задротом. Глядя на меня сегодняшнего, это очень сложно представить даже мне самому. Но, как ни странно, борьбу со своим воспитанием я начал сам еще в далеком отрочестве.
Есть у меня несколько друзей, общение с которыми по телефону, да, собственно, и при встрече, начинается, как правило, так:
— Здорово, пьянота!
— Здорово, язвенник!
Или:
