Иногда сам себе удивляюсь, насколько я по жизни пофигист, просто в квадрате, в кубе. Пофигист в том смысле, что пытаюсь максимально упростить жизнь в бытовом плане. Но так и в отношениях с людьми, мне проще промолчать, уступить, извиниться, даже если уверен, что прав и не виноват, лишь бы только ни с кем не спорить, ничего не доказывать и не трепать себе нервы.
Но еще больше удивляюсь тому, что при всём моём терпении и уступчивости, как это я умудряюсь быть таким упёртым бараном, если мне что то надо, надо позарез. А чтоб позарез было надо — такое бывает крайне редко, и если так всё же случилось, что позарез, то я расшибаюсь в лепёшку, чтобы получить свой «позарез».
И что самое интересное, это не приобретённое качество, как многие из моих скилов, набитых синяками да шишками за эти такие интересные последние лет тридцать моей жизни. Один из самых ярких и первый запомнившийся случай влепёшкурасшибания, случился когда мне было 16 лет. Но начало этой истории было положено куда раньше, ещё в начале моей карьеры великого манипулятора. Непонятно, то ли я хороший ученик, то ли у меня был хороший учитель в лице матери, а скорее и то и другое, но первые практические опыты манипулирования я проводил именно на ней.
Как у большинства матерей, плохо себе представляющих, что такое воспитание ребёнка, у моей матери, как обычно и бывает в таких случаях, это была гиперопёка. Дошло до того, что меня перевели на экстернат, то есть посещение школы ограничивалось посещением контрольных, остальное время я был предоставлен самому себе. И кстати, без понуканий учился на 4 и 5, то есть на отсутствие самодисциплины тогда жаловаться не приходилась, даже заставлял отца с матерью проверять сделанные уроки.
Но я опять забежал вперёд. Путь к этой лазейке, к редкой тогда форме домашнего обучения — а в совке ох, как не любили отклонения от системы, поэтому чтобы перевести меня на такое обучение, мамане тоже пришлось пустить в ход все свои познания в манипулировании — так вот, этот путь я нащупал ещё в начальной школе, когда стоило мне чихнуть, и в школу можно было не идти, «сыночек заболел». Но чихалось мне не всегда, зато всегда не хотелось идти в школу, и я стал прибегать к куда более изощрённым способам сачкануть, нежели утром сунуть градусник в горячий чай.
Хорошо помню солнечный весенний день, ещё мороз, родной Реутов в сугробах двухметровой глубины, совсем другою тогда была зима, и солнце так сильно припекает, что сосульки активно тают, капли монотонно постукивают по карнизу, и солнышко какое то… располагающее к безделью, почти сорок лет прошло, но прекрасно помню то ощущение такой вот мартовской неги. И я безо всякой задней мысли делюсь с мамочкой своими эмоциями, пытаюсь объяснить, что у меня на душе, но маму это тревожит, и она тащит меня к дохтуру, да не к какому нибудь вам терапевту — к психиатру. Так было положено начало.
Теперь я знаю, почему мать таскала меня по психушкам: от меня десятилетиями зачем то скрывался тот факт, что у неё есть сестра, закончившая свой жизненный путь как раз таки в таком заведении. Наверное, опасалась за моё будущее, хотя если уж и было чего опасаться, так это влияния на мою психику её отношения ко мне.
Что было дальше, помню смутно, закончилось всё визитами в областную психушку на улице 8 Марта на «Динамо», помню даже госпитализировать хотели, но к тому времени я уже поднаторел в манипулировании, по крайней мере матерью, и сумел отмазаться. Зато теперь у меня был экстернат, я сидел дома и делал уроки тогда, когда хотелось, не протирая портки на школьной скамье — делал то в основном лёжа, благословенное было время! Уже тогда мне никогда не было скучно в компании с самим собой, что впрочем не мешало мне в свободное от «хвори» время шляться с друзьями по помойкам да стройкам.
Прошли годы, наступил призывной возраст, и я с одноклассниками поехал в балашихинский военкомат на призывную комиссию. Было что то вроде построения, вот тут то и случилось страшное. То ли когда во время переклички назвали мою фамилию, то ли ещё до переклички меня назвали первым, в любом случае, меня вывели из строя и отправили домой, и это был полный провал и несмываемый позор. Почуяв неладное, я начал пытать мать, путаясь в показаниях она начала лепетать что то несвязное и я понял, что надо продолжать копать в этом же направлении. Долго копать не пришлось, прижав маман к стенке я выяснил, что уже долгие годы стою на учёте в ПНД. Но этого мало, мне даже диагноз поставили, да такой, что у меня ноги подкосились, когда я его услышал, ну, какой понятно, у литературных произведений не зря есть заголовки.
Как любой нормальный шизофреник, шизофреником я себя не ощущал, и в принципе можно было бы и дальше так жить, но не мне. На горизонте замаячил «белый билет», а для советского человека справка из психушки вместо военного билета означала ограниченные возможности: ни водительское удостоверение получить, ни с парашютом прыгнуть, а я тогда, смешно сказать, мечтал попасть в ВДВ. Плюс мне было жизненно необходимо реабилитироваться в глазах парней, моих одноклассников, и я пошёл к психиатру с целью узнать, что нужно сделать, чтобы меня признали полноценным призывником.
Наверное, этот первый случай влепёшкурасшибания стал и началом моего бегства из под материнской ферулы, дальше я всё делал сам, не советуясь с мамой, для которой «белый билет» был гарантией того, что я не пойду служить в армию, и тут наши с ней интересы шли врозь. В итоге я добился госпитализации в ореховозуевскую психушку, в которой с меня и сняли самый весёлый диагноз в моей жизни. До сих пор помню комиссию, на которой я сначала показывал пальчиком что же не так на картинке с тремя треугольниками и одним кружочком, и которая закончилась просьбой озвучить своё понимание какого то философского тезиса о мироздании. А как я провел две недели среди словивших «белочку» алкоголиков — отдельная история, может напишу когда нибудь.
Через пару лет все в тех же «Аргументах и фактах», в конце 80-х вполне приличном издании, я вычитал, что только по одной Москве с учёта в ПНД сняли двести тысяч человек, и вот почему. Оказывается, советская плановая экономика подразумевала под собой не только «пятилетку в три года», но и требовала «сделать план» во всех сферах деятельности. Вот знаю например, что до сих пор понятие «план» осталось у правоохранителей, как ппсники, так и гайцы должны отчитаться перед начальством, что за месяц «приняли» минимально требуемое количество нарушителей. Ну, а в советской психиатрии приветствовалось как можно большее число поставленных на учёт, раз их много, значит хорошо работаешь, на вот тебе премию. Так что, как только я первый раз побывал на приёме у психиатра, автоматически стал психически больным, ну и для пущей убедительности потом ещё и шизофрению припаяли.
Но на тот момент, когда мне пришло время получить «серпастый, молоткастый», советскую экономику уже вовсю разрушали, и хотя до ваучеров и отмены 88-й статьи УК СССР за валютные операции было ещё относительно далеко, план уже никого не интересовал. Ему на смену пришли новые, наряду с гласностью крайне модные тогда слова, «самофинансирование и самоокупаемость», посему «лечить» не оправдавших надежд советской карательной медицины шизофреников и прочих психов, таковыми не являвшихся, было уже невыгодно, и их начали повсеместно снимать с учёта.
Сняли с учёта и меня, так я перестал быть шизофреником, по крайней мере, думаю, что перестал им быть :) И кстати, возвращаясь к тому, с чего начал: в прошлом году в процессе комплектования кворума на июньское и октябрьское празднования тридцатилетия окончания школы, мне довелось пообщаться с несколькими десятками одноклассников, узнал много нового, в том числе и о себе, и очень подивило такое мнение:
Вроде нет смысла человеку, назовём его LR, льстить или обманывать, за восемь лет, что я провёл с ним в одном классе, он зарекомендовал себя самым лучшим образом и треплом никогда не был. Стало быть, было это во мне всегда, и это странно, с моим то тепличным воспитанием должно было вырасти что то совсем непотребное, а вот и нет, за это и выпьем!
