Сегодня супружница вспомнила о существовании израильской косметики Hlavin, надумала что то из нее прикупить и полезла в интЫрнет искать организации, ею торгующие. Стоило ей набрать в строке поисковика «hlavin», как она тут же расхохоталась.
— Ну, евреи, и тут сэкономили!
Когда Женечке было чуть больше полугода, она начала плохо спать по ночам. Просыпалась каждые пятнадцать минут и требовала внимания. То сосочку ей подай, то попить, то просто по головке погладить. Такие ночи выматывали нас, но и для самой Жени это был не сон, а сплошное мучение. Словом, мы не высыпались.
Вспомнилось мне, как моя благоверная училась управлять автомобилем. До того момента я принимал участие в дорожном движении как водитель, и у меня было свое представление об остальных участниках и о самом движении. Теперь же я оказался на пассажирском сидении рядом с водителем-женщиной, первое время я на всякий случай ездил с Майкой по утрам до ее конторы, а по вечерам до дома. И тут я увидел происходящее на дорогах совсем с другой стороны.
Вылетая из Москвы в Анталию, мы, как положено, закупились в домодедовском дьютифри выпивкой, в том числе бутылкой Martini Rose, который так любит моя супружница и которого почему то нет в московских магазинах. Так случилось, что Майя Евгеньевна даже не раскупорила бутыль, и на обратном пути мы прихватили ее с собой в ручную кладь. Бутыль на таможне успешно обнаружили и выбросили в огромный пластмассовый короб, куда турецкие таможенники выкидывали все изъятые у пассажиров бутылки, в том числе даже с питьевой водой. В расстроенных чувствах мы с Майкой ожидал посадку, а народ с нашего рейса, ставший свидетелем этого, так сказать, происшествия, поучал нас:
Эта запись родилась в недрах другой, посвященной моим отношениям со старшим сыном.
Мои родители всегда любили меня молча, заботясь обо мне и не вызывая меня на откровенность и не пытаясь меня ничему в жизни учить, в плане человеческих отношений. Даже сейчас они так и не научились толком целоваться со мной при встрече и на прощание, и у меня каждый раз наворачиваются слезы на глаза, когда они неумело подставляют под мои губы то ли щеки, то ли губы, то ли нос, при этом не зная, куда им девать руки.
Самым ярким впечатлением отрочества навсегда остался поход в баню. Отец тогда, видимо, решил, что пришло время поговорить со мной по мужски, повернулся ко мне лицом, оголил свой агрегат (а мне и оголять то нечего было, я с детства обрезанный), и сказал мне:
